Российский общественный маятник

ВЗГЛЯД

«Посмотрите от начала до конца наши летописи, - вы найдете в них на каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние почвы, и почти никогда не встретите проявлений общественной воли…»

П. Я. Чаадаев, «Апология сумасшедшего», 1836-1837 гг.

Россия похожа на магнит. Огромная страна, почти тысячу лет живущая на внутреннем философском и энергетическом разрыве. Разрыве между Европой и Азией. Между Востоком и Западом. Между Войной и Миром.

Страна, чьи дух, сердце и мозг находятся (всегда находились!) в ее колыбельной - Европе, но самые большие природные богатства – в завоеванной на протяжении долгих веков Азии.

История России похожа на маятник.

Маятник между Рабством и Свободой.

240 лет Ига (1240-1480) завели этот маятник запредельно далеко. Рабство целой страны, прокатившееся горящим колесом по судьбе десятков поколений, едва не вытравило само представление о Свободе. В стране, где средняя продолжительность жизни пульсировала на границе 35 лет, не помнить родства своего было легче, чем помнить. Плата за самую ничтожную власть предательством родных по крови стала мелкой разменной монетой.

240 лет Ига обернулись для России 220 (1480-1700) годами безвременья, ставшего по своим общественным нравам зеркальным рецидивом формально сброшенного рабства. Россию терзали предтеча крепостничества Юрьев день, кабальное холопство, жестокие династические кризисы, шальные боярские правления, разрубившая страну на две части опричнина, шестинедельное потопление в крови русского же Новгорода, сопровождавшееся разграблением церквей… Наводившая ужас на всю страну Александровская Слобода, резиденция Иоанна IV Грозного, стала чудовищным подобием монашеского ордена, где во время молебнов отдавались приказы об изощренных пытках и казнях, в которых принимал личное участие сам царь, неустанно чередовавший посещение смертных застенков с пирами. Символом преданности государевой власти стала отрубленная собачья голова.

Этот непрекращающийся ни на год кошмар вверг Россию в эпоху Смутного времени, которой предшествовало окончательное становление крепостничества. То есть рабства. Оно продлилось в России 270 лет (1592-1861). 112 лет спустя после избавления от Ига государство не освободило, а поработило своих подданных, потомков ратников Куликова Поля и Стояния на Угре.

Выход из рабства известен только один – через гражданскую войну.

Их было очень много в России – крестьянских восстаний и войн, волны которых сотрясали страну. Все они были потоплены в крови – с той животной жестокостью, с которой Иоанн Грозный в 1569 году обрушился на заподозренный в тайном свободолюбии Новгород.

Восстание Хлопко (1603); крестьянская война Ивана Болотникова (1606-1607); городские восстания в Москве (1648 и 1662), Пскове (1650), Новгороде (1650); крестьянская война Степана Разина (1666-1671)… Все они потерпели поражения. Все завершились многотысячными жертвами. Гражданские лидеры всех этих движений были публично и жестоко казнены. Многих из них выдали властям бывшие сподвижники.

Петр Первый, добрый и злой гений русской истории, деспот по природе своей, но творец и созидатель по призванию, первым схватился за ставший безжалостным мечом для гражданских сил страны Российский Общественный Маятник. И двинул его туда, откуда получил первый военный удар и удар по самолюбию – в Европу, на Запад.

1700-1701 годы, сразу после нарвской оплеухи Петру, стали новым отсчетом для России. Петр Первый сам по себе - отягощенный веригами почти непосильного царствования, воля к власти у которого впервые для национального лидера России соединилась с волей к бесстрашному ученичеству, - и есть Первая попытка российской Свободы, первый рывок к освобождению от внутреннего духовного рабства, парализующего человеческий разум.

Это не помешало Петру продолжить традицию зверского подавления восстаний, построить новую столицу государства на костях крепостных и придать особый всевластный статус Преображенскому приказу – карательному органу, ведающему политическим сыском. В конце концов именно Петр завершил оформление в России абсолютной монархии, приняв в 1721 году титул Императора. В Духовном Регламенте было сказано, что «Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответа давать не должен…»

Но двадцать пять петровских лет, сопровождавшихся освобождением и невиданным напряжением интеллектуальных и эмоциональных сил тысяч людей, ставших (иногда в одночасье) национальной элитой, открыли для России другую дорогу. Дорогу к Свободе.

Эпоху титана сменила тридцатисемилетняя (1725-1762) эпоха дворцовых переворотов, остановленная Екатериной II, недолго (до 1773 года) проводившей косметическую политику просвещенного абсолютизма. Крестьянская война Емельяна Пугачева (1773-1775) и панический страх перед Французской революцией 1789 года сорвали все маски и представили российское самодержавие в реальном свете: кокетливо заигрывая с европейским либерализмом, оно безошибочно и безжалостно карало всякого, кто хотя бы напоминал обществу о страданиях российских подданных, например, во время путешествия из Петербурга в Москву (А. Н. Радищев, 1790). «Бунтовщик хуже Пугачева», как именовала его «просвещенная» Екатерина, был заключен в Петропавловскую крепость, подвергнут пыткам, приговорен к смертной казни, но по случаю мира со Швецией сослан в Илимск на 10 лет, откуда возвращен уже Павлом Первым под надзор полиции. Александр Первый предложил Радищеву участие в законопроектной деятельности, которая ни к чему не привела. В 1802 году Радищев покончил с собой.

Таково было «дней александровых прекрасное начало…»

Следующий шаг к Свободе был совершен 14 декабря 1825 года, через месяц после смерти Александра I. Немногим более 3 тысяч человек военных вышли ранним морозным утром на Сенатскую площадь под предводительством членов тайного Северного общества. Лидеры восстания были намерены отменить крепостное право, установить гражданские свободы, учредить временное правительство как верховную исполнительную власть, в обязанность которой входило бы определение порядка избрания депутатов «в палату представителей народных».

Вечером того же дня восставшие были сметены картечью полков, вместе с ними прошедших Отечественную войну 1812 года. Пять лидеров декабристов (П. И. Пестель, С. И. Муравьев-Апостол, К. Ф. Бестужев-Рюмин, П. Г. Каховский, К. Ф. Рылеев) были повешены. Оставшихся в живых немногим более 100 человек ждали казематы, каторга и ссылка.

До отмены крепостничества оставалось 36 мрачных лет. Когда же это, наконец, произошло в 1861 году, в Лондоне в том же году открыли первую линию метрополитена… Только в 1863 году в России было отменено публичное наказание плетьми, шпицрутенами, «кошками» и клеймение. Но это не привело к отмене телесных наказаний как таковых. Они поощрялись.

Общенациональные реформы 1863-1874 годов в сфере местного самоуправления, судопроизводства, финансов, народного образования, высшей школы стали крупнейшим после Петра рывком страны в пространство европейской цивилизации. Впервые в российской истории можно говорить о классическом для нашей страны «десятилетии реформ». Именно в это время в России появляется то, что с полным правом может быть названо ОБЩЕСТВЕННЫМ ДВИЖЕНИЕМ, национальными лидерами которого стали А. И. Герцен, Н. П. Огарев, В. Г. Белинский, М. В. Буташевич-Петрашевский, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев, П. Л. Лавров, Г. В. Плеханов. Над каждым из них висела тень каторги, превратившаяся для некоторых в десятилетия изувеченной жизни. Все они это осознавали. Но никого из них это не остановило. Появляется свободная пресса. Выходят, но недолго (до покушения на Александра II), демократические журналы «Современник» и «Русское слово».

Однако при отсутствии каких бы то ни было основ и традиций парламентаризма верх одержали насильственные методы политической борьбы с самодержавием. В 1879 году покушение на Александра II завершилось повешением покушавшегося. Последовали еще несколько безрезультатных попыток. Но в 1881 году император был убит. Организаторы и исполнители покушения казнены. Революционный террор против Александра II обернулся политической реакцией Александра III. Результаты реформ 1863-1874 гг. за такой же по продолжительности срок (1882-1893 гг.) были практически ликвидированы. Символом эпохи стали ликвидация автономии университетов (1884) и печально известный циркуляр министра народного просвещения «о кухаркиных детях» (1887), которым запрещали получать образование.

Но самый первый раб, раб рабов – это их господин.

А. П. Чехов как раз в это время сформулировал моральный императив о том, что главное – это каждый день, по капле, «выдавливать из себя раба». Его услышали, к нему присоединились немногие, слишком немногие.

Невиданный ранее рост экономики России в 90-х годах XIX века не привел к общественному согласию. Колоссальный приток национального богатства никак не улучшил условий жизни миллионов людей.

Начавшийся в Европе в 1904 году экономический подъем не коснулся находившейся в международной изоляции России, которая в течение 2 лет вела истощившую все ресурсы Японскую войну (1904-1905), принесшую стране экономический кризис и массовый голод.

Именно в предвоенные и военные годы (1903-1905) наиболее динамично развивающимся и оппозиционным самодержавию политическим течением стал будущий большевизм, изначально исповедовавший государственное и общественное насилие как единственный способ общероссийских реформ. Насилие, построенное на манипуляции общественным сознанием. Насилие, при котором цель оправдывает любые средства. Все язвы политического и общественного устройства страны были иезуитски проэксплуатированы РСДРП, вставшей на путь «профессиональных революционеров». Между властью и оппозицией в России зияла политическая пропасть, бывшая одновременно полем смертельной схватки.

Это было преддверие национальной катастрофы.

Война в очередной раз сыграла зловещую роль в российской истории. Военные поражения, тысячи убитых и покалеченных, рост налогов, голод не только на селе, но и в крупных промышленных городах и кастовая самоизоляция самодержавия вызвали революцию 1905-1907 гг., как джинна из бутылки. Последних сил самодержавия хватило только на то, чтобы потопить в крови «генеральную репетицию» февраля и октября 1917 года. Ленин прямо говорил, что, если бы не было 1905-го, то 1917 год (ни февраль, ни октябрь) был бы невозможен.

Парламентский опыт первых российских Государственных Дум, ставших по большому счету не инструментом государственного управления, а высокомерным одолжением самодержавия раздраженному обществу, не оказал никакого конструктивного влияния на умонастроения. Император мог делать с Думой все, что хотел. Высший представительский парламентский институт в России стал предметом насмешек, и как институт гражданского общества не состоялся.

Несколько лет спустя, на фоне Первой мировой войны, ситуация в обществе во многом повторилась. Но, как никогда ранее, выросло число людей, одержимо мечтавших бросить спичку в разгоравшийся общенациональный гражданский костер. Кто-то видел в нем воспаленными глазами предзнаменование грядущей Свободы. Но впереди была политическая реакция с невиданным до той поры укладом. Впереди были гражданская война, изгнание интеллигенции, погром церкви, уничтожение свободы слова и частной собственности, концлагеря, казни без суда и следствия, государственный террор.

И все это публично именовалось демократией. То есть властью народа.

А после была война…

За 36 (опять 36!) лет, до смерти Сталина в 1953 году, российский общественный маятник только в мирное время кровавым трассиром прошил не менее 40 миллионов жизней. Никакие переписи населения не смогли просчитать этот зияющий провал точно. Даже обнародование порядка этих чисел опоздало на десятки лет.

Хрущевская оттепель, еще одно «десятилетие реформ», словно капризная весна посреди зимы, дохнула нестойким свежим ветром, быстро и суетливо сменившимся перегаром недавнего прошлого.

Но – проросло поколение шестидесятников ХХ века. Оно обрело голос и вышло на площадь. Их лишали оплаченных кровью военных орденов, возможности печататься и советского гражданства. Они продолжали говорить.

25 лет застоя ушло на то, чтобы оттаять от полувековых заморозков. И внутренне приготовиться к переменам. Глубина и сила общественного ожидания, овладевшего миллионами людей в СССР в середине 1980-х, позволяли сделать решающий шаг к Свободе. Ею уже дышал воздух. Воздух всей Европы.

Еще 6 лет, 6 горбачевских лет - с 1985 по 1991, маятник колебался. Власть боялась следовать ожиданиям общества и говорила о косметическом ремонте прошлого, «ускорении и перестройке». Это было наивно и бессмысленно. Время для реформ уходило. Реакция почувствовала слабость власти и сделала ставку на государственный переворот. То есть на страх в головах и сердцах миллионов. Впервые, впервые за всю российскую историю, в 1991 году ставка реакции на страх не сработала. Электричество рабства не включилось. Цепь оказалась разомкнута в миллионах звеньев. Хунта рухнула за 72 часа. Но вместе с ней рухнул Советский Союз, ставший, как и сам Горбачев, заложником политического насилия.

10 постсоветских лет, с 1991-го по 2000-й, стали первым ОБЩЕСТВЕННЫМ, ГРАЖДАНСКИМ десятилетием в России. Десятилетием, когда все реформы имели в первую очередь общественное, а потом уже государственное значение. Но это понимали далеко не все, кто эти реформы вел.

Экономическая и политическая реформы в России были проведены отвратительно. Скелет российской демократии до сих пор состоит из плохо сросшихся костей тысячелетнего тоталитаризма, неоднократно и беспощадно высеченных плетьми.

Но за эти 10 лет страна прошла путь, эквивалентный полувековому развитию послевоенной Европы. Прошла очень неразумно, очень неряшливо, очень тяжело. Как смогла, так и прошла. Это теперь история страны. Просто для каждого из нас – это еще и личная история. Поэтому бывает так больно.

Все беды, все врожденные пороки демократических реформ 1990-х годов – в их недочеловечности, в недопонимании государственными руководителями общественного смысла, общественной сути общероссийских реформ. Поэтому эти реформы люди в большинстве своем не столько поддержали, сколько пережили.

Итак – прошли отведенные российским терпением 10 реформаторских лет… Люди устали. Им нужно время, чтобы прийти в себя.

Но российский общественный маятник дотянулся до точки, никогда ранее им не достигаемой. Он впервые коснулся точки освобождения от рабства. И все эти 10 лет, даже нет - все эти 16 лет неторопливо покачивался около нее, удерживая для нас возможность выбора.

Все, кто хотел и кто смог, этот выбор сделали.

С момента отмены крепостного права в России прошло чуть меньше 140 лет. А чуть больше 40 лет назад в нашей стране сотни тысяч людей еще находились в концлагерях и на каторге, где жизнь не сильно изменилась со времен Радищева… Стены фабрик рабства еще не разрушило время. Они жаждут своего воскрешения.

Возможно ли это?

Да, еще возможно.

Состоится ли это?

Не исключено.

Но все зависит от одного – насколько далеко мы сейчас позволим российскому общественному маятнику качнуться назад, к рабству. Внутреннему нашему рабству. Насколько далеко мы позволим себе отступить. Что мы позволим себе отдать и предать.

Потому что ровно настолько дольше и ровно настолько тяжелее будет тогда для нас возвращение к Свободе.

Лев ШЛОСБЕРГ.