Форточка в Париж

- Ах… кончается лето… птицы потянулись на юг… а мне, знаете ли, опять хочется в Париж! Как в прошлом году.
- Вы тогда там были?
- Нет, что Вы! Но тоже хотелось…
Из русских провинциальных разговоров

Франция и, в особенности, Париж, как известно, – неотъемлемая черта русской действительности. С тех пор, как Петр Первый нам «в Европу прорубил окно», это окно – по преимуществу – окно в Париж. Молодые вольнодумцы набирались там вольтерьянства с фармазонством, провинциальные барышни разбавляли родной нижегородский, чем сильно злили молодых вольнодумцев, те и другие внимательно следили за модами, романами и нравами.

Но, собственно говоря, дело не в модах и не в нравах. Дело в великой мечте о Париже – месте, где царит красота и романтика. Где «кафе-божоле-шампдэлизе-шансон-фромаж-амур». Где по улицам с названиями из песен Эдит Пиаф и Джо Дассена, овеваемым ветерком, наполненным запахом от Коко Шанель, прогуливаются Ален Делон с Катрин Денев, а над всем этим великолепием – разумеется, ажурная вязь Эйфелевой башни и колокола собора Парижской Богоматери.

- Какой-какой матери?
- Парижской. Бога-матери.
Оттуда же

В самом Париже, уж тем более, в каком-нибудь Лионе или Марселе о существовании этого великолепного города почти не догадываются. Этот Париж – наше российское национальное достояние. Наше почти всё. Душа русской провинции. Её самая заветная мечта.

А если вспомнить, что вся матушка-Россия – это одна сплошная провинция (в хорошем, в самом лучшем смысле этого слова) и есть, то вот и получается: Париж как наша народная мечта. Об идеале, рае на земле, где «кутюр-гламур-тужур…» - ну, и так далее.

И золотой отблеск этой мечты щедро льётся на бескрайние просторы русской провинции. Доит баба корову, рядом мужичок в драном треухе мечтательно мусолит цигарку, а сквозь открытую дверь хлева виднеется шпиль Эйфелевой башни, купающийся в облаках.

Сюжеты, подобные только что описанному, представлены в работах нового цикла «Вид на Париж через Любятово» «псковского петербуржца» Игоря Шаймарданова, выставленных в зале Псковской центральной городской библиотеки на Конной. Два десятка небольших по размеру работ, выполненных в любимой художником смешанной технике, когда сначала по листу ватмана сухой иглой процарапываются контуры будущей композиции, а потом на этих «царапках» (так Игорь называет свои работы) аккуратно растирается масляная краска – в нужных местах. Получается рельефно и ярко: чёткостью и стройностью изображения «царапки» сродни графике, а светящиеся ясные масляные краски, втёртые прямо в белоснежный ватман (разумеется, без всякого грунта), завораживают и привлекают внимание, как старинный лубок.

Ассоциация с лубком не случайна и не исчерпывается лишь ярким колоритом. И не только «лубочными» (то есть смешными, гротескными, игровыми) сюжетами (о них речь немного впереди). В своё время, занимаясь русским лубком, Ю. М. Лотман писал о его театральной природе, о связи этого вида изобразительного искусства с традиционным балаганным театром, о том, что в основе композиции лубка, в её строении – театральная мизансцена. Именно эта театральность – важнейшая черта работ Игоря Шаймарданова, имеющего диплом художника-сценографа и много лет работающего в театре. Каждый лист цикла – смешной и внятный сюжет. История с завязкой и кульминацией – и в каждой из них есть два героя: русская провинция, её ландшафт и обитатели и – конечно же, Эйфелева башня.

Вот она, засыпанная снегом, стоит посреди деревенской улицы – а обитатели последней собрались вокруг и дивятся. Вот вокруг неё, расцвеченной огнями, водят хоровод дети в платках и валенках. Вот влюблённая пара на сеновале – а в окне, за сушащимися вениками – Эйфелева башня.

В композициях щедро рассыпаны живописные цитаты: Башня над «вангоговскими» подсолнухами за покосившимся плетнём, шагаловские влюблённые парят над серыми крышами, пустившимися в пляс вокруг них – и с ними Эйфелева башня…

Реальность в сюжетах сливается с мифом и сказкой: зимнее утро, мужичок со снастями в ящике идёт на рыбалку, а в холодном зимнем утреннем небе высится Эйфелева башня. А вот Рождество – и в убогий деревенский дом входят пастухи с волхвами. А в небе горит Звезда. Ну конечно же, на верхушке Эйфелевой башни…

Собственно, миф – наряду с театральностью – ещё одно ключевое слово, важное для прочтения этого цикла. Ведь Любятово, через которое виден Париж в работах Игоря Шаймарданова, имеет ровно столько же отношения к пригородному району Пскова, на которое выходит моё (и Игоря) окно, что Париж из мечтаний провинциальной русской барышни – к столице Французской республики. Единственный реальный объект, который удалось атрибутировать в этом идеальном Любятове – пивной ларёк на автобусной остановке. Да и тут на вывеске – неизменный шедевр инженера Эйфеля, а у входа с блаженной улыбкой спит человек, из кармана которого выглядывает французский искусствоведческий журнал…

Мы имеем дело с мифами, накладывающимися друг на друга и друг друга освещающими. Миф о Париже. Миф об уютной и трогательной русской провинции, населённой симпатичными коровами, лошадьми, собаками, бабами, мужиками да ребятишками – вперемешку с пастухами и волхвами. Ну ясно: «Царь Небесный исходил, благословляя».

Миф о Культуре – отсюда и Веласкес с Ван Гогом и Цорном в композициях, и пьяненький искусствовед на пороге пивнушки.

Вот так и живём.

И слава Богу.

Юрий СТРЕКАЛОВСКИЙ.

Выставка продлится до конца сентября.