Отвага и отчаяние

Псковский симфонический отважился сыграть с мировой «звездой»

Аккомпанировать звезде мировой филармонической сцены – серьёзная задача. Не всякий провинциальный оркестр ответит на подобный вызов. Псковский симфонический не побоялся сыграть с Владимиром Мищуком. И тем обозначил собственный уровень – амбиций и возможностей.

Владимир Мищук. Фото: Алексей Семенов.

В программе – классика русского фортепианного концерта: Первый Чайковского и Третий Прокофьева. За роялем – Владимир Мищук, ученик Баширова и Флейшера, лауреат конкурса имени Чайковского, один из самых «раскрученных» и концертирующих пианистов современной русской классической сцены.

Для тех, кто следит за концертной жизнью псковской филармонии, этот концерт был особенным. На карту было поставлено многое, и речь шла о принципиальных вещах, о чрезвычайно высоко поднятой планке. Репертуар и солист, с которым должен был справиться наш оркестр – мирового масштаба, соответственно и оценка. Тут, как говорится, или пан, или пропал.

Поэтому каждый меломан, пришедший на этот концерт, внутренне замирал: что-то будет? Внешне обычная концертная афиша Псковской филармонии таила в себе сложную интригу – фактически этот концерт был экзаменом, трудной задачей, ответом на которую было: справится или нет Псковский оркестр с поставленной задачей, оправдает ли он имя симфонического и филармонического.

Дело в том, что существование в нашем городе настоящего симфонического оркестра в настоящее время серьёзно оспаривается. И речь идёт вовсе не о политике «оптимизации», понимаемой как всемерное сокращение финансирования культуры. Тут вопрос пострашнее: он, к сожалению, состоит в том, есть ли в городе силы (слушатели, музыканты и организаторы концертной жизни), достойные высокого звания филармонии.

Программа концерта – с одной стороны, простая и хрестоматийная, с другой – архисложная.

Первый концерт Чайковского – как бы «попса». Мало найдётся даже и в Пскове мобильных телефонов, не играющих всемирно известную партию валторн из вступления. Но – в этом-то и хитрость с опасностью: попробуй-ка сыграть то, что «как бы» известно. Тут требуется то, что называется отвагой и оригинальностью. Да, собственно, и некоторое нахальство: либо ты открываешь заново старые тексты, либо ты – зануда, старпёр и филистер. Третьего не дано.

Реноме Владимира Мищука как нельзя лучше иллюстрирует эту дилемму: вот уж поистине, человек ничего не боится: программы его пестрят самыми популярными, «попсовыми» произведениями: «Аппассионата» Бетховена, Первый Чайковского. Для музыканта такого уровня, познавшего успех на лучших сценах мира – ему рукоплескали «Метрополитен», «Ла Скала», Опера Бастиль и Шаушпильхаус – это своего рода вызов. Мищука часто обвиняют в потакании публике, в стремлении включить в программу самые популярные, «навязшие в зубах» произведения, то, что уже давно никто не играет, то, на что «рука не поднимется», как на «быть или не быть», как на роль Гамлета.

То, что нужно делать либо гениально, либо не делать вообще.

Владимир Мищук находит оригинальный ответ: он играет эти хрестоматийные тексты так, как можно их сыграть именно сегодня: технически безупречно, «традиционно», то есть – с сохранением всех накопившихся за сто сорок лет исполнительских штампов и одновременно – иронично, с «вяльцой», немного по-«тапёрски». А как же ещё? На «быть или не быть» сегодня нужно отважиться. Тем более – на «я помню чудное мгновенье». Воспроизведение классики всерьёз – самое сложное и опасное дело нынче, ирония на основе блестящей техники куда как легче…

Это – касаемо солиста, трактовка которым классики стала понятна уже по первым аккордам.

Тем сложнее была задача нашего оркестра – поддержать эту игру. Задача, которую он блестяще провалил.

Тут был тот самый, довольно редкий в современном искусстве случай, когда солист и аккомпанирующий ему коллектив как бы находятся в разных мирах, в разных системах координат. Если перед Мищуком стояла задача сыграть всем известный и популярный концерт небанально, не так как его играют все трубки мира, то для нашего оркестра задачей было – попасть по фишкам, сыграть хотя бы ноты, а уж об оригинальной или аутентичной трактовке речь и не шла. Надо сказать, что такой чудовищной фальши, такой лажи – иного слова мне не подобрать – я давно не слышал. Если не знать, что на сцене – Псковский симфонический, могло бы показаться, что это какая-то пародия на Чайковского. Но это была не пародия. Это было всерьёз.

Нет, иногда, в самых принципиальных местах, тех, что хорошо известны публике по мелодиям из мобильников и саундтреку к «Копейке» Дыховичного, ноты были примерно те. Но всё остальное!.. вступление ко второй части!.. последние аккорды первой! Ужас и кошмар.

После антракта хотелось уйти – послушать Таню Буланову в какой-нибудь пивнушке и успокоиться. Но культурный долг требовал жертв и пришлось остаться.

Надо сказать, не зря.

Фото: Алексей Семенов.

Не знаю, то ли в антракте кто-то сказал оркестрантам заветное слово, то ли третий Прокофьева изначально казался более серьёзной задачей, требующей собранности, но уже с первых тактов – знаменитого медленного вступления кларнетов - всё пошло иначе. Нет, и тут без лажи не обошлось: на то, что во всём мире называется унисоном в октаву, у наших гобоев и флейт явно своё оригинальное видение, в разработке первой части гобой вообще бросил играть, первые скрипки почти повсюду, где нужно было выйти за пределы простых позиций, чудовищно фальшивили, порой оркестр и солист расходились почти на такт, но это была музыка! Это было всерьёз. Все старались, и иногда даже получалось.

Если бы не навязчивые соло зрительских мобильников в самых интимных и сокровенных местах (во время каденций, пианиссимо у солиста и в паузах), было бы и вовсе неплохо. В конце концов, когда в 1921 году Прокофьев написал этот концерт, наверно, музыка казалась странной, революционной и необычной – парижские оркестранты тоже тогда немного ошибались. Так что наша псковская лажа начала XXI века была вроде бы и аутентичной – как в первый раз.

Шутки в сторону – как выяснилось, репетиции оркестр начал за два дня до выступления, а с солистом даже не успел толком пройти всю программу до концерта. Если бы речь шла о Чикагском Филармоническом или об оркестре Гранд Опера, на худой конец, о питерской «заслуге» - можно понять. Не впервой это всё играно. Но тут-то – именно впервой…

Так что впечатление – двоякое. С одной стороны, это, конечно же, был позор и безобразие – так сказать, караоке наоборот, когда солист исправно попадает по нотам, а аккомпанирующий состав – не всегда.

С другой стороны - то, что наш оркестр всё ж таки выступил с таким титулованным пианистом, то, что оркестранты смогли за три дня кровавых репетиций по крайней мере освоить большую часть нотного материала – несомненное достижение. Я и того не ждал.

Так что главная интрига концерта оказалась разыграна всё же в пользу Псковской филармонии: наш оркестр играть с серьёзными музыкантами может. И, в принципе может готовить серьёзные программы. Для этого необходима поддержка (не секрет, что зарплаты оркестранта не хватает, чтобы купить комплект струн), нужен другой зал (тот, что зовётся филармоническим - ужасен, это бывший Дом политического просвещения, и по своим акустическим качествам он ни на что не годен, кроме проведения партийных сборищ), нужна серьёзная работа для того, чтобы освоить серьёзную программу (а не бесконечные вальсы и польки семейства Штраусов). Но – можно жить. Это – главное.

Итак, Псковский симфонический, у тебя твёрдая «тройка» с плюсом и аванс доверия публики на будущий сезон, если не сократит твои дни комитет по культуре и сезон этот у тебя начнётся!..

Хотя, если серьезно, самым трогательным, профессиональным и проникновенным фрагментом концерта был сольный бис Мищука, где он сыграл фортепианную автотранскрипцию «Ромео и Джульетты» Прокофьева.

Это было классно.

Без дураков.

Юрий СТРЕКАЛОВСКИЙ.