Музейное дело

Конфликт в Псковском музее-заповеднике мешает всем, но никто его не решает

Говорить о Псковском государственном объединенном историко-архитектурном и художественном музее-заповеднике в Пскове уже долгое время принято в несколько «оксюморонном» [ 1 ] стиле. Наш «храм муз» и впрямь как будто нарочно собирает самые противоречивые для себя определения.

Фото: Александр Сидоренко

С одной стороны: это же музей-заповедник такого уровня! С таким собранием, с такими филиалами – дай Бог каждому! Но эпитеты «уникальный» и «богатейший» никак не могут уравновесить «жалельного» тона, которым о Псковском музее-заповеднике тоже принято (или, скорее, приходится) говорить. Удивительный музей с провинциальной судьбой [ 2 ], с вечным отсутствием нормального финансирования, обреченный проигрывать в сравнениях.

За сравнениями в нашем случае далеко не ходят: вот в Новгороде – это да! Вот там музею – жизнь! А что – да? Новгородский музей-заповедник имеет статус федерального музея, его финансирование идет по отдельной строке федерального бюджета. Псковский музей-заповедник – областной, хоть и государственный. Тоже своего рода оксюморон…

Впрочем, те же, кто советуют на Новгород не кивать, все же осторожно дают понять: статус статусом, но личность в истории имеет колоссальное значение. В том числе в истории музейного дела.

В ноябре 2006 года реставратор Владимир Сарабьянов дал интервью «Псковской губернии» [ 3 ]. И в нем зашла речь о том, что коллекция икон в Псковском музее-заповеднике – замечательная. И большое количество их отреставрировано, но выставлять негде. Музей, конечно, не виноват, виновато отсутствие музейных площадей.

«Вот пример, опять-таки Новгород – они два года назад сделали новую экспозицию. Потрясающая экспозиция! Они выставили весь свой отреставрированный фонд, сделали нормальную, спокойную, простую, без всякого выпендрежа, экспозицию, где главным элементом является не дизайн, как у нас любят, а сама икона. Там несколько сотен икон висят – любо-дорого», – вспоминал тогда Владимир Дмитриевич.

На вопрос: как бы и нам попасть в федеральную строку, чтобы было и Псковскому музею-заповеднику счастье, пришлось выслушать вежливое: «Вы знаете, там очень инициативный директор музея. Это во-первых»… А во-вторых, Владимир Дмитриевич, не удержавшись от комплиментов в адрес новгородского Николая Николаевича Гринева, добавил: «Он человек инициативный, умный, знающий, политический. А Пскову в этом отношении не очень везло. Тут директора совершенного иного уровня – и бывшие, и нынешние»… Сказано было несколько отстраненно, без намерения развивать тему. Но – откровенно.

Эту тему сегодня, действительно, не принято не только развивать, но и поднимать, тем более, на страницах газет.

Но обстоятельства складываются уже таким образом, что переход на личности, которые имеют такое значение в истории, стал неизбежен.

Приходите все, посмотрите всё!

В 2006 году Псковский государственный объединенный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник отметил своё 130-летие.

В тот год музейщики добросовестно освежали в памяти псковичей историю самого музея и «музейную статистику», от которой, как всегда, охватывала гордость. Нам напоминали, что к музею относятся Поганкины палаты (XVII в.), здание Фан-дер-Флита, Приказная палата (XVII в.), Мирожский монастырь (XII-XVII вв.), мемориальные музеи архитектора-реставратора Юрия Спегальского и политика Владимира Ульянова (Ленина), домик «Искры», дом Масона. Псковский музей является хранителем монументальной живописи Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря (XII в.), храмов Рождества Богоматери Снетогорского монастыря (XIV в.) и Успения Богоматери в селе Мелётове (XV в.).

Напоминали, что фонды Псковского музея хранят 4 тыс. единиц живописи, 6 тыс. единиц графики, 600 скульптур, 7 тыс. единиц прикладного искусства, 65 тыс. нумизматических предметов, 300 тыс. памятников археологии, 700 единиц оружия и т. д. Общий вес золота в драгоценных экспонатах музея – около 2,5 кг, серебра – 331 кг.

Тогда же Псковский музей-заповедник развил бурную выставочную деятельность. Казалось, нам хотят показать все «единицы», «предметы» и «килограммы». Выставка следовала за выставкой. Создавалось впечатление, что с народом хотят поделиться всем. НАШИМ ВСЕМ. Приходите все, посмотрите всё!

Приходили, смотрели, хвалили многое и многих. Но в то же время не могли побороть ощущение, что всё фондовое роскошество «вывалено» на желающих приобщиться как-то поспешно, лихорадочно. Оставалось недоумение, которое не все считали приличным высказать.

Невысказанность дела не меняла: благородная публика не умела сразу отличить выставку от «открытого хранения фондовых коллекций»», как, например, в случае с «Золотой кладовой». Жаждала «этикетажа», то есть пояснений к выставленным экспонатам, пыталась разобраться в принципе отбора экспонируемых предметов, но – не разбиралась. Листала восторженную прессу и сомневалась в себе: может, действительно, того… Отстала от жизни благородная публика?

Тем более, что не только родная и близкая (особенно, близкая к «официальному телу») пресса была в восторге. Например, прошедшая в мае 2006 года в Таллинне выставка икон и картин из Псковского музея-заповедника была очень тепло встречена на «той стороне».

С родной стороны ее провожали не просто тепло, а горячо – прямо скажем, со скандалом, который выплеснулся и на страницы газет [ 4 ]. Скандал случился таможенный: у проверяющих возникли, скажем так, вопросы к качеству сопроводительных документов с… весьма и весьма неточным описанием вывозимых работ (размеры, технические характеристики и т. д.). Восемь картин пришлось изъять из числа подготовленных к отправке. История с «неправильным вывозом» не получила дальнейшего развития, скандал был притушен.

И те, кто любил бывать в музее, продолжали тихо недоумевать. Может, вся эта почти агрессивная выставочная деятельность действительно должна иметь место? Может, теперь так и надо? Это и есть те изменения, которых все так ждали в музее? Плоды работы нового молодого директора, которая, похоже, во главу угла поставила как раз интересы публики? Которая, как могла, пыталась сделать музей интересным, по-своему доказать, что здесь не «кладбище культуры», а вполне активное (в том числе, экономически активное, согласно новым установкам, которые в 2006 году распространились и на учреждения культуры) пространство?

Новый менеджер

Напомним, что в юбилейный год музей вступил с новым руководителем: на это место была назначена Наталья Петровна Дубровская, до начала 2006 года занимавшая должность заведующей отделом экспозиционо-выставочного и культурного центра «Приказная палата Псковского Кремля».

В музее Наталья Петровна работает давно: в 1990 году она поступила сюда на должность младшего научного сотрудника в отдел учёта фондов, через 3 года была переведена в организационно-методический отдел на должность методиста по фондам филиалов музея. В 1994 году заочно окончила Санкт-Петербургскую государственную Академию культуры по специальности «Музейное дело и охрана памятников истории и культуры». С 1995 года была назначена на должность корреспондента-редактора в отделе научной пропаганды, через 4 года возглавила первый музейный магазин. В 2001 году стала руководителем сувенирно-коммерческого отдела Псковского музея-заповедника, который в апреле того же года был переименован в «Экспозиционно-выставочный и культурный центр Приказная палата».

Официальная научная биография пока скромная. Многие задавались вопросом: почему именно бывшая хозяйка Приказной палаты была выбрана новой (буквально, годовалой) областной властью на такую должность, как директор Псковского музея-заповедника? И сами себе отвечали: Наталья Петровна соответствует представлениям этой власти о том, как надо поставить дело. Любое дело, в том числе музейное. Команде губернатора Михаила Кузнецова нужна была быстрая эффективность, нужен был продукт, который можно продавать и за который можно было получать деньги. Причем, если в начале славных дел речь шла преимущественно о получении средств, то потом оценили и такой капитал, как общественное признание. Хотелось, чтобы музей было видно и слышно всякому. Тем более, что бурная деятельность, ориентированная на показ (в хорошем смысле), определенно привлекала внимание публики.

Состоялись несколько заметных акций: знаменитая музейная ночь, когда 18 мая 2006 года впервые за 130 лет своей истории Псковский музей-заповедник открыл свои двери посетителям в самое таинственное время суток и выставка «Псковские древности из собрания Государственного Эрмитажа».

Госпожа Дубровская явно выдерживала экзамен на эффективного менеджера «кладбища культуры» (напомним, что именно в таком контексте однажды предложил обсудить музейный вопрос глава Роскультуры Михаил Швыдкой).

Но в маленьком городе нельзя ничего утаить: внутри музея новое назначение вызвало неоднозначную реакцию. Через год «неоднозначная реакция» уже переросла в однозначную. Причины были.

Исход и ломка

На август 2006 года Псковский музей-заповедник покинули почти 30% сотрудников (эту информацию предала гласности председатель профсоюзного комитета Псковского музея-заповедника Марина Сафронова). По собственному желанию увольнялись подчас «штучные» специалисты, отдавшие музею десятки лет жизни. Такого не было даже во времена, когда задержки зарплаты музейщикам достигали 5 месяцев. На сегодня из музея ушло более 40% научного состава. Псковский музей-заповедник вынужден был отправить на биржу труда заявку «на научных сотрудников».

В то же время, столичные проверяющие, предпочитающие на пресс-конференциях принимать статус гостей, вскользь говорили, что ситуация сложная, но не критическая, что, возможно, она стала следствием некоего «конфликта поколений». Ведь директор у музея не просто новый, а еще и молодой…

Одно из первых разногласий коллектива и нового директора было связано с изменением структуры музея-заповедника. Как рассказала нам заведующая отделом реставрации Псковского музея-заповедника Наталья Ткачева, которая, как и большинство сотрудников музея, до сих пор не считает возможным согласиться с произошедшими изменениями, был ликвидирован ведущий научно-экспозиционный отдел – художественный. Он фактически поглощен службой хранения.

Специалисты считают данное решение, мягко говоря, спорным: служба, обеспечивающая физическую сохранность музейных ценностей (госпожа Дубровская тут с нами не согласится, под «обеспечением физической сохранности» она понимает работу службы безопасности и административно-хозяйственной части, а не службы хранения), поглотила отдел, призванный заниматься комплектованием, изучением и экспонированием музейных фондов. Коллектив единогласно проголосовал против новой структуры, указывая на то, что она уничтожает ведущий отдел музея, его творческое ядро. Но о практике принимать решения коллегиально музейщикам пришлось забыть. Структура музея изменилась.

Фактически не у дел осталась известный в России и за рубежом специалист по древнерусской истории и культуре – искусствовед, заслуженный работник культуры, член Союза художников России, автор наиболее популярных и посещаемых экспозиций («Живопись древнего Пскова», «Художественное серебро») и выставок Ирина Родникова, автор книги «Псковская икона XIII-XVI веков». Ныне она вынуждена трудиться в отделе… музейной педагогики. Для единственного специалиста в области древнерусского искусства в музее почему-то не нашлось другой работы, кроме как проводить занятия со школьниками. Школьникам, конечно, сильно повезло.

Со сменой начальства началась «новая жизнь» и у музейных реставраторов. Отдел научной реставрации был (опять же – почему-то) переименован в отдел реставрации музейных коллекций. «Не могут реставрироваться коллекции, могут реставрироваться предметы. Это же просто неграмотно», – уже как-то безнадежно отмечают реставраторы.

Но это не самое большое «зло». С введением новой структуры был упразднен сектор климатологии. Псковский музей был одним из первых провинциальных музеев, создавших эту службу. Климатолог Татьяна Платонова пользовалась у коллег уважением и авторитетом, за 20 лет ею была проделана огромная работа, но службу климатологии «оптимизировали». Госпожа Платонова вынуждена была оставить свою работу, не выдержав непонятных ей как профессионалу требований нового начальства и вечных «переселений» с одного места на другое. В результате теперь некому контролировать температурно-влажностный режим в музее. Обеспечение сохранности музейных ценностей оказалось под еще большим вопросом.

В целом, реставраторы отмечают, что оптимизация структуры музея ухудшила условия их работы и лишила возможностей для полноценного творческого труда. Отдел лишен фотообеспечения, отсутствует помещение для реставрации произведений из металла. В прошлом году из музея уволился реставратор произведений из металла и единственный специалист в музее по атрибуции оружия Сергей Салмин. Директор отказала ему в отпуске за свой счет – в связи с «производственной необходимостью», но заявление об уходе подписала исключительно быстро. Видимо, «производственная необходимость» в редком специалисте резко отпала.

Второй год работает под постоянной угрозой увольнения сама заведующая отделом реставрация. Сначала Наталью Ткачеву, как и заведующего отделом хранения археологических коллекций Виктора Лабутина (к слову, признанного комиссией Федерального агентства по культуре и кинематографии образцовым хранителем) и заведующую отделом рукописей и редких книг Светлану Волкову, пытались понизить в должности. Потом были предприняты бесчисленные попытки просто уволить госпожу Ткачеву (члена Союза художников России, высококвалифицированного специалиста в области реставрации икон, сформировавшую службу реставрации в Псковском музее-заповеднике).

В том же 2006 году в полном составе покинул музей археологический отдел, отправившись в «свободное плавание» в виде автономной некоммерческой организации «Псковский археологический центр».

Сотрудники музея категорически отказываются считать происходящее конфликтом поколений. С их точки зрения – и это уже стало устойчивой формулировкой – имеет место конфликт невежества и профессионализма. Тем более, что возраст уже уволившихся составляет от 22 до 55 лет, причем большинство ушедших сотрудников – люди в возрасте 30-40 лет. Во многих случаях не с «замшелыми ретроградами» расставалась «молоденькая» директриса, а со своими ровесниками.

«Служебный кабинет в музее – это «офис»?

Тут мы подошли к, пожалуй, самой неприятной составляющей «музейной истории». Думается, если бы сотрудники не были бы доведены до полного отчаяния непрерывным психологическим давлением со стороны нового начальства (именно так, во всяком случае, оценивают они сами сегодняшнюю ситуацию), то конфликт, скорее всего, не стал бы достоянием гласности.

Но с фактом спорить трудно: внутреннее профессиональное общение с коллективом сузилось до издания бесчисленных приказов и распоряжений – либо невыполнимых, по мнению многих музейщиков, либо репрессивных. У самых «перспективных» в плане увольнения специалистов папки с приказами и распоряжениями, а также с решениями мировых судов, отменяющих эти распоряжения, распухли до такой степени, что их тяжело носить с собой.

Хотелось бы верить, что определение «репрессивные» – это преувеличение. Но эти пухлые папки…

Обычно газета становится «последней инстанцией». К нам приходят уже после того, как обратились во все структуры, которые могут повлиять на ситуацию. Например, Ирина Родникова несколько раз обращалась к председателю государственного комитета Псковской области по культуре и туризму Виктору Остренко. Вот цитата из ее июньского обращения 2007 года: «Периодически появляются дикие распоряжения, вроде запрещения научным сотрудникам работать в архивах и библиотеках, требования приносить справки о посещении врача; в рабочих помещениях не должно быть шкафов с книгами и папками, столы должны быть пустыми, т. к., оказывается, служебный кабинет в музее – это «офис». И этот бред исходит от директора одного из крупнейших музеев страны? Всю свою суетливую деятельность Н. П. Дубровская развивает в двух направлениях: доказывает свою безграничную директорскую власть и третирует неугодных».

Думается, у Ирины Родниковой (еще раз напомним – признанного в России специалиста в области древнерусского искусства, «посаженного» ныне в отдел музейной педагогики из-за нежелания уйти из музея) не было намерений вводить господина Остренко в заблуждение. Такое просто трудно придумать.

Впрочем, о том, что сейчас в музее возможно многое, пришлось убедиться на себе.

КПП

Крайне не хотелось делать конфликт директора и коллектива основной темой публикации о Псковском музее-заповеднике. Но раз уж так повернулось дело, то наша святая обязанность – дать возможность госпоже Дубровской объяснить, высказать свою точку зрения на ситуацию. Не только на конфликтную. Нас интересовали (и по-прежнему интересуют) достижения и проблемы музейного строительства, динамика развития музея, его перспективы.

Устные переговоры желаемым результатом не увенчались: Наталья Петровна от встречи отказывалась. Мотивы называла разные: во-первых, «Псковская губерния» за последний год ни строчки не написала о Псковском музее-заповеднике (неправда, написала [ 5 ]), во-вторых, Наталья Петровна очень, очень занята. Мы готовы были ждать аудиенции сколь угодно долго, но госпожа Дубровская ясно дала понять, что для «Псковской губернии» она будет сколь угодно долго занята. Общение оказалось возможным только в заочной форме, путем переписки. Мы задали свои вопросы (на официальном бланке), Наталья Петровна нам ответила – на простых листах. Лишь подпись директора свидетельствует о том, что это официальный ответ руководителя государственного учреждения на запрос редакции.

Добыча ответов сопровождалась некоторыми трудностями. Нет, Наталья Петровна никаких препятствий не чинила, сроки ответа вполне выдержала и даже лично позвонила – попросила забрать материал у нее из приемной.

В фойе музея сотрудник охраны сообщил, что прежде, чем пройти в святая святых (приемную директора) надо зарегистрироваться. В «журнал посещений» заносят мои ФИО. «А документы у вас имеются?» Предъявляю паспорт. «Цель посещения?» Объясняю: из газеты, мол, надо материалы для статьи в приемной забрать. «А редакционное удостоверение у вас есть?» Рука уже тянется к мобильнику – «набрать» Наталью Петровну, может, она мне сама свои ответы вынесет? Но охранник смягчается. Через 30 секунд, с ответами в руках я вновь в фойе. Охрана меня не замечает. «Сдаюсь» сама: «Вы убытие отмечать будете?» «Конечно!» - похоже, человек слегка испугался.

И то: может, его всю ночь заставили бы меня в музее искать? Вдруг я где затаилась с целью похитить музейные ценности? Нет, с охраной, осуществляющей «физическую сохранность» музейных ценностей, в Псковском музее сейчас хорошо.

«Предоставляю вам информацию для «объективной публикации»

А вот с ответами у госпожи Дубровской оказалось хуже, чем у охранника с отметками о прибытии-убытии. Преамбула достойна цитирования: «Предоставляю вам информацию «для объективной публикации» о музее. Небольшая часть поставленных Вами вопросов, с моей точки зрения, недостаточно корректна, поэтому я оставила за собой право отвечать на то, что сочла нужным».

Отметив, что Наталья Петровна предоставила информацию «для объективной публикации», а не для объективной публикации, как мы просили, я несколько засомневалась: а стоит ли верить? Что это за закавыченная объективность? Но другого варианта ответов у нас нет, устных пояснений получить не удалось.

Из письменных же следовало, что один из основных приоритетов работы, избранных Натальей Петровной при назначении на должность, это – совершенствование системы хранения, учета и реставрации фондовых коллекций.

Выбору можно только поаплодировать. Тем более, в июле 2007 года начальник Управления культурного наследия, художественного образования и науки Федерального агентства по культуре и кинематографии Анна Колупаева сообщила в интервью ПАИ, что в ходе проверки сохранности музейных фондов в Псковском музее-заповеднике обнаружена крупная недостача экспонатов. Госпожа Колупаева тогда предположила, что «все эти экспонаты есть в наличии, но из-за некачественного учета большинство из них записаны только в книге поступлений, а их реальное место нахождения не известно. Госпожа Колупаева не захотела называть количество «потерявшихся» экспонатов, но подчеркнула, что оно очень велико».

Безусловно, экспонаты могли «теряться» и плохо учитываться в течение многих лет. Но разбираться в конечном итоге придется госпоже Дубровской. И с этими, и с другими многочисленными нарушениями в области учета и хранения, выявленными комиссиями Роскультуры и Росохранкультуры. Проверка вернется в Псков уже в ноябре.

В правильности ликвидации художественного отдела госпожа Дубровская абсолютно уверена и также относит это к разряду усовершенствований. Тем более, что, по ее информации, «сотрудникам отделов, которые дублировали по своим должностным обязанностям (комплектование, изучение, экспонирование фондовых коллекций) хранительские службы, предложено было перейти в фондовые структуры. Все кадровые перемещения осуществлялись на основании Кодекса по труду [ 6 ]. Все сотрудники художественного отдела выбрали те или иные фондовые структурные подразделения, где и продолжают работать. Единственным сотрудником, который предпочел фондовым отделам отдел музейной педагогики, стала И. С. Родникова, что, вероятно, целесообразно, так как она накопила богатый опыт по популяризации древнерусского искусства».

Как могут сотрудники, занимавшиеся комплектованием, изучением и экспонированием фондов, дублировать функции хранителей – непонятно. С Ириной Родниковой всё гораздо понятнее, если еще раз процитировать ее обращение к господину Остренко: «За 1,5 года мне предлагалось занять должности, какие угодно (в отделе безопасности, АХЧ, электромонтера, младшего научного сотрудника в экскурсионном бюро, в филиалах области и т. п.), только не с моими прежними функциями. Когда же складывается ситуация, предполагающая такую возможность, мне под любыми предлогами отказывается, цинично меняются должностные инструкции, дабы доказать мою профнепригодность».

Подумалось: если на минуточку представить, что Ирина Самойловна согласилась на должность электромонтера, то, скорее всего, Наталья Петровна и тут нашла бы убедительное объяснение целесообразности такого перехода с одного рабочего места на другое. Впрочем, искусствоведа-электромонтера сразу бы уволили за профнепригодность, и объяснять ничего уже было бы не надо.

«Сдали» ли Музей книги?

Кроме прочего, мы интересовались судьбой дома Масона, который всё никак не станет Музеем книги. Еще в 1981 году Министерство культуры РСФСР и Псковский облисполком утвердили генеральный план развития Псковского музея-заповедника, согласно которому дом № 6 по Комсомольскому переулку был определен как место будущего Музея книги, в котором должны были разместиться фонды отдела редких и рукописных книг (Древлехранилище, основанное в 1945 году Л. А. Твороговым). В 1985 году был разработан первый проект приспособления Дома Масона под эти цели. Проект был всемерно поддержан академиком Д. С. Лихачевым. Тогда речь шла фактически о спасении уникального собрания редких книг и документов. Очередной проект приспособления был разработан в 2002 году. В 2005 году Дом Масона, наконец, «сдали». С многочисленными нарушениями, которые, тем не менее, по оценке специалистов, могли быть устранены.

И никто не сомневался, что Музей книги будет, наконец, открыт в Пскове. Судя по дальнейшему развитию событий, Натальей Дубровской было принято другое решение. В Доме Масона сейчас ведется интенсивная выставочная деятельность (или «открытое хранение фондовых коллекций»?), причем в достаточно стесненных условиях. Не могу не вспомнить, как во время презентации «Хрупкой коллекции» (коллекции стекла, хрусталя и фарфора, выставленной в Доме Масона в декабре 2006 года) работники музея чуть ли не своими телами прикрывали экспонируемые предметы от журналистов. Потому что представители СМИ в пылу общения неосторожно размахивали руками или, желая лучше рассмотреть экспонаты, отходили назад, забыв, что за спиной – тоже хрупкие ценности.

Нет, следует признать, что жизнь в Доме Масона кипит, причем в буквальном смысле: здесь даже проводятся торжественные регистрации браков. А вот желающие познакомиться с собственно выставками зачастую отказываются от этой мысли. Не так всё просто: позвонил в дверь, вошел и посмотрел. На самом деле: позвонил в дверь, пообщался (через дверь) с охранником, который расскажет, что для осмотра «открытого хранения» нужен паспорт и еще человек пять за компанию, и пошел – за паспортом и компанией. Или просто пошел своей дорогой. Билеты, к слову, тоже не в Доме Масона продают, и по предварительной заявке. Возможно, такой процедурой музей освобождается от непосильных сверхдоходов.

Но почему же было изменено назначение проекта, осуществления которого в Пскове (и в самом музее-заповеднике) ждали 25 лет?

Госпожа Дубровская считает, что: «Реконструкция Дома Масона велась под фондохранилище, о чем свидетельствуют титулы соответствующих документов, по которым выделялись деньги под строительство. Другое дело, что это фондохранилище как «Музей книги» рассматривала Н. П. Осипова, которая сделала все, чтобы на стадии проекта подобный план этого музея принял реальные очертания. Последнее, действительно, было активно поддержано сотрудниками Пушкинского Дома и Д. С. Лихачевым. Однако не стало Н. П. Осиповой – замечательного музейщика и энтузиаста, и вопрос о переводе в новое здание фондохраналища отдела рукописных и старопечатных источников стал все больше приобретать «дискуссионный» характер, поэтому при предшествующем руководстве музея здание без освоения простояло больше года при очевидной нехватке фондовых площадей».

Неизвестно, что имеет в виду Наталья Петровна, когда берет в кавычки слово «дискуссионный», но при прежнем руководстве здание стояло без освоения менее полугода («сдали» его в августе 2005 года, а руководство сменилось в январе 2006 года). И стояло потому, что нарушения не были устранены, перемещать туда древлехранилище было преждевременно, хотя часть научно-справочного аппарата туда сочли возможным перевезти. Но из ответа Натальи Петровны не следует – есть ли у сотрудников Древлехранилища надежда переселить фонд на площади Дома Масона? Видимо, если и есть, то очень небольшая. Потому что в ответе директора музея сказано: «Состояние сохранности фонда рукописных и старопечатных книг, в независимости от того, где он хранится, – сложнейшее. В реставрации нуждается более 80% его состава». С такими формулировками надо быть осторожнее. Ведь «с листа» можно понять и так: а не все ли равно где хранить, если состояние фонда и так – «сложнейшее»?

Госпожа Дубровская напоминает, что большая часть фонда – это предметы старины, «они нуждаются в комплексных и системных консервационно-профилактических мероприятиях, а именно: устранение биопоражений, устранение устойчивых загрязнений, консервация ветхой основы. Для решения данных задач мы планируем привлечь специалистов по борьбе с биопоражением бумаги, что, конечно, не снимает проблему хранения этого фонда, как таковую». А это, видимо, понимать следует так: проблема есть и снята не будет.

«И откуда информация?»

Уже к концу заочного общения с нами госпожа Дубровская, видимо, устала. И, что называется – сорвалась. В письменной форме.

Мы просили Наталью Петровну оценить психологическую обстановку в коллективе музея в целом. Спрашивали, на основании каких документов регламентируется рабочее время сотрудников, кто и в каких формах ведет контроль за работой? Действительно ли сотрудникам запрещено работать в архивах и музеях по темам своей служебной деятельности в служебное время? Правда ли, что сотрудникам запрещено приносить на рабочие места книги из личных библиотек и научные рабочие материалы?

Обстановка в музее, по мнению Натальи Петровны, всегда была неоднозначной. «При прежнем директоре также существовала «оппозиция». Между тем, в музее как в государственном учреждении существует регламент рабочего времени, который для всех одинаков. Неужели читателей Вашей газеты интересуют подобные вопросы, мне они кажутся некорректными. И откуда информация, кто её Вам предоставил?» Прямо письменный крик… Предоставили те, кто и Вам, Наталья Петровна, ее в глаза регулярно «предоставляет». Те, кто ходят с пухлыми папками по судам, а потом по врачам. Те, от кого, по непонятным причинам, Вам так хочется избавиться.

Это на сегодня остается главной музейной тайной: как могла «эффективный менеджер» при острейшем кадровом дефиците вступить в непримиримую борьбу с оставшимися высококвалифицированными специалистами? Зачем? И что делать в этой патовой ситуации, когда одни не желают уступать и отказываться от ранее принятых решений, а другие понимают, что их уступки фатально повредят музею и продолжают держаться в нем из последних сил?

Как бы там ни было, но – музей действительно уникальный… Ему нельзя дать погибнуть в огне внутреннего конфликта. Сейчас создается впечатление, что этой опасности в упор никто не замечает. Областная администрация, которая пока отвечает за государственный музей, никаких видимых действий для разрешения конфликта не предпринимает. Втянутых в конфликт музейщиков выслушивают, но менеджера своего не осаживают. То ли считают, что подобная ситуация никак не влияет на выработку «конечного продукта». То ли вообще на музей рукой махнули, как на не очень прибыльное предприятие. То ли в лице госпожи Дубровской уже найден «крайний», который ответит за всё по совокупности: и за годами терявшиеся музейные ценности, и за желание (согласно требованиям) показывать товар лицом, и за нежелание отвечать за те ценности, которые, на свою беду, «товарного вида» не имеют.

* * *

Совсем недавно псковских музейщиков выслушали на самом высоком уровне. В июле состоялась встреча коллектива с руководителем Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаилом Швыдким, во время его визита в Псков. На встрече было сказано всё! Больше, намного больше, чем сказано в этой статье. Господин Швыдкой заверил сотрудников музея, что он их услышал. И уехал. Предварительно порадовав обещанием, что Псковскому музею-заповеднику, возможно, будет придан, наконец, федеральный статус.

Народ ликовал. Пусть дело это не близкое и лишь устно обещанное, но какова надежда! Не может же государство позволить себе финансировать отдельной бюджетной строкой музей, в котором идет такая опасная игра, буквально – на выживание? Причем – на выживание музея. Государство же не настолько богато. Хотя, похоже, что сейчас как раз настолько… Может себе позволить. А хочется не только благоденствия, но и мира. В том числе и в одном отдельно взятом государственном учреждении культуры. Где, как и везде, личность имеет значение.

Елена ШИРЯЕВА.

 

1 Оксюморон [греч. - «острая глупость»] – термин античной стилистики, обозначающий нарочитое сочетание противоречивых понятий.

2 См.: А. Карпухина. Вещь в себе // «ПГ», № 25 (244) от 29 июня - 05 июля 2005 г.

3 См.: Е. Ширяева. Владимир Сарабьянов: «Это моя совершенно категорическая точка зрения» // «ПГ», № 44 (313) от 15-21 ноября 2006 г.

4 См.: С. Прокопьева. Сокровища (?) из Пскова // «ПГ», № 20 (289) от 24-30 мая 2006 г.

5 См.: Е. Ширяева. …Плюс музеефикация всего Кремля // «ПГ», № 41 (310) от 25-31 октября 2006 г.; Е. Ширяева. Реставрация злости // «ПГ», № 15 (334) от 18-24 апреля 2007 г.

6 Вероятно, Наталья Петровна имеет в виду Трудовой Кодекс Российской Федерации, который, судя всё по тем же пухлым папкам «недоуволенных» сотрудников, не является настольной книгой директора музея.