Святое евангелие для «волгинской» церкви

Среди предметов обширного собрания художественного серебра Псковского музея привлекает внимание оклад Евангелия московской печати 1753 года. На пластинке-среднике нижней доски гравирована надпись: «Помяни Господи преосвященного архиепископа Симона. Построено сие Евангелие из собственной келейной его преосвященства суммы в волгинскую церковь весу 2 фунта 55 золотников 1754 году».

Драгоценный оклад

В первичной карточке научного описания, сделанного в 1951 году известным специалистом в области русского среброделия М. М. Постниковой-Лосевой, указывается на русское происхождение оклада, а упомянутое в надписи имя архиепископа не связано с Псковом.

Произведения драгоценной церковной утвари, так же как и иконы, составляют важную часть православного храма: они всегда почитались и относились к священным предметам. Создание драгоценной утвари издревле было неотъемлемой частью храмоздательской деятельности князей: русскими книжниками XI-XIII веков прославлялись «Православные князи и княгыни их иконы украшены, священныя сосуды…, еуангелиа утварьна…»

Евангелие, находящееся в алтаре храма в центре престола, уподоблялось Иисусу Христу, «чтобы на него все взирали, особенно когда оно проповедуется», поэтому книга заключалась в драгоценный оклад, различные части которого украшались лицевыми изображениями, раскрывающими символику святыни. Золото и серебро были образом божественных энергий, а сама красота убора служила «чувственной святыней, которая есть изображение святынь мысленных и путь, ведущий к ним».

Наше Евангелие напечатано в середине XVIII века, и декор его оклада созвучен типу окладов того времени. Лицевую сторону, переплетенную в досках, оклеенных лиловым шелком, украшают пять серебряных чеканных дробниц; средник овальный, с изображением «Распятия», обрамленный венком, перевитым лентой, и растительным орнаментом, симметричные завитки которого вплетены в каркас из двух совмещенных прямоугольников, образующих крестовидную форму. В навершии средника – императорская корона. На четырех наугольниках изображены сидящие и пишущие Евангелисты и их символы, также заключенные в круглые венки с перевязью на фоне вьющихся стеблей с цветами: наверху – Матфей с ангелом, Марк со львом, внизу – Иоанн с орлом и Лука с тельцом. Нижняя доска украшена чеканными наугольниками с травным узором вокруг сердцевидных клейм и средником в виде ромба с фигурно вырезанными краями и прямоугольным клеймом, в котором начертана вкладная надпись.

Инвентарные пометки на книге говорят о том, что до Отечественной войны она находилась в музее, поэтому поиски, связанные с расшифровкой надписи, логично начать с местных материалов. Если происхождение Евангелия связать с Псковом, то и упомянутого в надписи «преосвященного архиепископа», в чью память оно «построено», следует, наверно, искать здесь же. А это может быть только знаменитый своей ученостью лингвист, филолог-ориенталист, епископ Псковский и Нарвский Симон Тодорский (1701-1754).

Архиепископ Симон

Его жизнь была связана с Псковской епархией: здесь он занимал архиепископскую кафедру в течение девяти лет, с 1745 по 1754 год. Учился в Киевской академии (1718-1727) и недюжинными способностями заинтересовал Феофана Прокоповича, сподвижника Петра 1, эрудита и «ревнителя всякого просвещения» – с одной стороны, и инициатора реформы русской церкви в духе протестантской схоластики – с другой. Именно Прокопович способствовал тому, что Симон смог продолжить образование заграницей, в Германии, где в то время процветали богословские и словесные науки. Симон отправляется в Галльский университет, а затем заканчивает образование в Иене и возвращается в Киевскую академию уже преподавателем. Он владел, кроме немецкого, еврейским, греческим, латинским и рядом восточных языков (сирийским, халдейским, арийским), что сделало его впоследствии основателем библейской экзегетики (толкования Святого Писания) и священной филологии в России.

Он мечтал о тихой жизни, о занятиях переводами, но в 1742 году срочно был призван ко двору, что коренным образом изменило его судьбу: Симон становится законоучителем наследника Петра III и его будущей супруги Екатерины, а также придворным проповедником, через год – членом Священного Синода и архимандритом Костромского и Ипатьевского монастыря, чуть позже – епископом Костромским и Галицким.

В это время, правда, ненадолго были востребованы творческие возможности филолога-полиглота: его привлекли в числе других ученых для «свидетельствования» (исправления) новопечатаемой Библии. Но вскоре Синод отозвал Тодорского для исполнения прямых обязанностей при дворе, и желанная работа делалась урывками. Эта Библия, называемая еще Елизаветинской, вышла в свет в конце 1751 года в Москве, при жизни епископа, затем ее издания повторялись, и одно из них (громадный том, украшенный прекрасными гравюрами и заставками), к редактированию которого был причастен Симон, можно сейчас увидеть в библиотеке древлехранилища Псковского музея.

Не прошло и пяти месяцев после посвящения Тодорского в епископа Костромского, как последовал указ Синода о перемещении его на Псковскую кафедру (кстати, с 1718 по 1725 год ее занимал столь чтимый им Феофан), во время пребывания на которой в 1748 году он был возведен в сан архиепископа. Он оставался в столице, а епархиальными делами распоряжался заочно. Заботами Симона в Пскове было усовершенствовано преподавание в семинарии. А в 1748 году после пожара отстроено и новое ее здание (часть сохранилась до наших дней). В 1752 году построена церковь на Псковском подворье в Петербурге, сильно обветшавшем со времени его устроителя – Феофана Прокоповича, благоустроены некоторые псковские храмы, о чем свидетельствует документ: «Сей же преосвященный обновил и украсил исстари запустевшие в Довмантовой стене приписные к архиерейскому дому церкви Димитриевскую, Воскресенскую, Софийскую и Георгиевскую…» и далее текст, представляющий для нас особый интерес: «Тщанием и рачением Симона вновь была сделана и освящена им под Троицкой соборной церковью церковь Святой благоверной княгини Ольги».

А во вкладной надписи говорится о «построении» Евангелия в «волгинскую» церковь. Припомнив одно широко распространенное общерусское языковое явление (сравните: вотчина, восемь, Вольга), можно утверждать, что речь идет об «Ольгинской» церкви. Ее поиски неизбежно приводят к Ольгинскому приделу Троицкого собора, поскольку никаких других храмов, посвященных Святой княгине Ольге, к этому времени в епархии не было. Позже, в почти чудом сохранившейся музейной инвентарной книге за 1937 год (все документы музея пропали в годы войны), нашлась запись о поступлении Евангелия в музей именно из Троицкого собора.

Теперь становится очевидным, почему Евангелие в память архиепископа Симона было «построено» именно в Ольгинскую церковь – почтилась память ее строителя. Придел существовал до 1770 года, когда сильный пожар его уничтожил. Впоследствии на этом месте упоминается усыпальница псковских архиереев. Ольгинский придел был возобновлен лишь в середине XIX века в Благовещенском соборе.

Провинциальный мастер

О чем еще поведала надпись? Вернемся к событиям последних лет жизни Симона.

В 1750 году с разрешения императрицы он отправляется в отпуск в свою епархию и более не возвращается в Петербург из-за болезни. В Пскове Симон смог заняться любимым делом: выписывает из-за границы книги, пополняя свою богатейшую библиотеку (около 800 томов) из редких книг и рукописей, собирается издать дневник своих странствий…

28 февраля 1754 года в Синоде слушается донесение Псковской Консистории о кончине архиепископа Симона. В тот же день сообщается, что «в келии, в подголовке, который имелся быть за печатью его Преосвященства, обнайдено червонцев иностранных и российских одинаких шесть сот, да двойных червонцев иностранных же десять монет, рублевых полтинных и полуполтинных сто девяносто пять рублей… Пожитки и книги убраны в едину комору».

По указанию Синода из найденных «келейных» денег (то есть не личных, а предназначенных для содержания архиерейского дома и штата) 300 червонцев роздано при погребении. А часть оставшихся, по-видимому, и была использована на покупку Евангелия, на оплату работ по изготовлению оклада, что и отмечено вкладной надписью.

Симон Тодорский был погребен 12 марта. В Пскове его помнили долго, благоговейно преклонялись перед его гробницей, веря в чудодейственную силу мощей преосвященного. И в надгробной надписи проявили искреннюю убежденность в его святости.

Остался последний вопрос: где был исполнен оклад? Хотя оклад не лишен известной доли привлекательности – композиционной стройности и орнаментальной изобретательности, качество работы выдает мастера средней руки, скорей всего, провинциального: низкому, ровному рельефу не хватает свободы рисунка, четкости, тщательности проработки деталей, игры светотени, свойственной изделиям столичных мастеров.

Принимая во внимание происхождение памятника, а также провинциальный оттенок исполнения оклада, можно указать Псков местом его создания.

Этому не противоречит и отсутствие на окладе пробирного клейма, поскольку к середине XVIII века только в Москве и Петербурге пробирное дело было налаженным, а провинциальные города к тому времени не везде имели «пробовальные палатки», а ремесленников с трудом собирали в цехи. Вопрос о цехах в Пскове в XVIII веке сегодня остается открытым. Мы лишь констатируем факт отсутствия клейменных серебряных изделий псковской работы до середины XVIII века, когда впервые встречается имя пробирного мастера Дмитрия Серебреникова (1754 – 1768 годы). Отсутствие пробирного клейма на окладе и упомянутая архаичность его убора заставляют искать мастера среди «архиерейских и монастырских людей», которые могли иметь льготу на «неклеймение» изделий по специальному указу. Очевидная скромность убранства оклада обусловлена сравнительно скудной суммой из «келейных» денег, и поэтому пришлось воспользоваться услугами «домашних», а значит, и более дешевых мастеров. В Пскове в то время работали Феодосий Парфеньев и Григорий Савельев из «архиерейского дома бобылей».

Ровно через год после смерти Симона, 22 февраля 1755 года в архиерейском доме случился пожар, от которого погорели «архиерейские келлии с домовыми приборами и оставшиеся от преосвященного Симона книги на различных диалектах». Евангелие, находясь, видимо, в Ольгинском приделе, сохранилось. Дожила до наших дней и часть уникальной библиотеки архиепископа, которая была еще при его жизни или, скорее, после смерти передана в семинарию. Книги с каллиграфически изысканными пометками, сделанными рукой Тодорского, хранятся сейчас в Псковском музее.

Ирина РОДНИКОВА.
Фото из архива храма Александра Невского