Надо только успеть

Вспоминая Станислава Александровича Золотцева

А сквозь тучи упрямым конём
Солнце рыжее ломится в мыле…
Станислав Золотцев.

В феврале 2007 года мы стояли в Любятовской церкви на отпевании нашего друга и старшего товарища Олега Андреевича Калкина – умного, доброго, всегда полного новых идей, всем сердцем любившего наш маленький провинциальный городок журналиста (всё-таки, в первую очередь, Олег Андреевич был именно журналистом). Стояли потерянные, растерянные, застигнутые врасплох неожиданной и внезапной смертью родного (то, что именно родного, понимаешь, как всегда, слишком поздно) человека. Человека с повышенной степенью совестливости, ответственности и врождённой, Богом данной честности. Число таких людей стремительно убывает.

Станислав Александрович Золотцев.

И никто из нас не знал, что ровно через год по тому же горькому поводу нас соберёт Станислав Александрович Золотцев. Соберёт, чтобы мы, псковские авторы – от слабейшего (чего греха таить) до яркого уровня литературного дарования, не распались окончательно на элементарные частицы, зацикленные на себе и укомплектованные выпестованными собственными непомерными амбициями и комплексами непризнанных гениев. Но, к сожалению, мы продолжаем стремительно распадаться.

Тогда, спустя неделю после потрясения от новой потери, я могла вполне уверенно сказать о себе – «уже адекватна, буря улеглась», сердце – «вошло в график»… Войти-то вошло, да только нет-нет, а соскочет в галоп, вызывая только одно желание: остановиться и перевести дух, чтобы не задохнуться.

Потому что Время в его глобальном значении уже давно сдвинулось и изменило свой ход, став ненормальным для человечества, ненормально распоряжающегося жизнями. Что Время (и мысли, и чувства) – тоже есть некая материя, и к ней применимы те же эмоции и движения, которые мы применяем ко всему живому. И вновь задаешься одним лишь вопросом – почему? Почему каждый раз так больно и неотвратимо? Почему с детства до сих пор не получилось научиться воспринимать уход человека как нечто естественное, на что не нужно растрачивать свое здоровье?..

Но по-другому не получалось никогда. И не получится.

* * *

Со Станиславом Александровичем мы познакомились на Пушкинском, 2005 года празднике поэзии, в Пушгорах. Почти не говорили, если и пересекались, то на литературном вечере в Культурном центре. Потом, позже – на его встречах с читателями.

Я до сих пор ломаю голову над одним вопросом: почему однажды, накануне очередной презентации своей новой книги Станислав Александрович отозвал меня в сторону и тихо сказал: «Вон, видишь, пакет (я тот пакет еле дотащила до дома) – возьмёшь домой, почитаешь. Потом вернешь как-нибудь при оказии…» (вернуть я успела).

Там были многостраничная копия рукописи романа «Тень Мастера» – её из-за разрозненности листов я не рискнула прочитать, пухлая подборка стихов, несколько журналов с публикациями его работ, среди которых запомнился очерк «Гавря»…

А потом был большой вечер в псковском драмтеатре, посвящённый 40-летию псковской писательской организации. На нём состоялось так называемое примирение двух писательских организаций, долгие годы противостоявших друг другу. Я как дитя радовалась и верила, что это искренне и навсегда. Сейчас, спустя почти пять лет, с горечью понимаю, что обиды так и не изжиты, что раздор и сталкивание лбами – и поныне бывают очень даже допустимы. И если бы только это!..

В последний раз я встретила Станислава Александровича в декабре 2007 года. Он сетовал на усталость, что нет времени на нормальную работу (писать некогда), что надоели командировки для читки лекций студентам. Что «будь неладна эта грошовая пенсия, на получение которой угроблено столько сил и нервов!..». Что на днях снова в Москву ехать надо, а ехать не хочется, «Боже, как не хочется!..».

* * *

В пятницу, 8-го февраля 2008 года, шёл мелкий дождь. На кладбище было тихо и безлюдно, как, наверное, бывает всегда. Всё время, пока могилу засыпали землей, ставили венки, около берёзы, выросшей между старых надгробий родителей Станислава Александровича, неподвижно сидела собака. Обычная матёрая дворняга с порванным окровавленным ухом. Подождав, пока от свежей могилы отойдут люди, она села у изголовья холма. Села прямо и торжественно, глядя перед собой в никуда, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих, казалось, она даже не дышала.

«Надо же, какая охрана… И как символично…», – подумалось вдруг. Автобус медленно выезжал по дороге, засыпанной мокрым снегом вперемежку с дождём, и я пару раз не выдержала, оглянулась.

Пёс так и не сдвинулся с места.

* * *

Как же долго и трудно нам приходиться учиться не помнить старых обид, не копить новых!.. Как же тяжело вновь и вновь слышать от нашего старшего поколения жёсткие высказывания в адрес тех, с кем когда-то их свела судьба – свела-то не на один день-неделю-месяц! На треть, а то и на полжизни...

Все мы – люди. Все мы – не без греха. Увы, всем нам свойственно не только ошибаться, но и предавать, унижать, оскорблять. Порой – намеренно, порой – невольно.

В одном я уверена: нужно успеть оставить память о себе, след, суть которого – Добро. Ведь если оно было, значит, никуда не денется и не убудет. Тогда и наши души, мысли, поступки станут чище, и дети наши будут смотреть на нас с благодарностью за то, что мы сохранили для них Память. Живую Память.

А судит пусть Бог.

Вита ПШЕНИЧНАЯ

* * *

...А мне другим уже не стать.
Барахтаясь в густом тумане
фанфар, проклятий, покаяний,
лихая рвётся к власти рать.
Гуртом сбегают Савлы в Павлы
и требуют за это лавры.
А мне другим уже не стать.

Менять обличье и окраску,
в очередную верить сказку
на каждом новом вираже -
и поздно, и не по душе.
Кто хочет - смотрит за указкой.
Кто может - надевает маску.
А мне другим не стать уже.

Впотьмах невольно видишь зорче.
Я вижу: вновь наводят порчу
на нас намереньем благим,
чтоб все перерождались в корчах.
Кто хочет - пусть слагает гимн
на старый лад про новых кормчих.
А мне уже не стать другим.

Станислав ЗОЛОТЦЕВ