Гражданка Божьего Града

Повествование о монахине Евгении Христиановне Миллер, приговоренной к расстрелу, не расстрелянной, семь раз осужденной

В горьком для многих тысяч людей августе 2013 года после известия о трагической гибели о. Павла Адельгейма [1] в редакцию «Псковской губернии» пришло письмо от Анатолия Разумова, старшего научного сотрудника Российской национальной библиотеки, руководителя Центра «Возвращённые имена» при РНБ, составителя знаменитого «Ленинградского мартиролога» жертв политических репрессий [2]. Было неудивительно узнать, что и в его жизни было пересечение с неутомимым о. Павлом. Анатолий Яковлевич написал: «Мы были знакомы [с о. Павлом] по телефону и нескольким письмам в электронной почте. О. Павел простодушно согласился поучаствовать в очерке для Книги памяти об инокине Евгении Миллер – такой же, как и он сам, гражданке Божьего Града. Мы всё согласовали, затем о. Павел присылал уточнения. Из печати текст пока не вышел. А помнящим – в память».

30 октября наступит очередной День памяти жертв политических заключенных. В первый раз за все эти годы в Пскове он пройдет без о. Павла – без его службы у закладного камня на месте будущего мемориала памяти жертв политических заключенных. Помнящим в память – «Псковская губерния» публикует статью «Гражданка Божьего Града», в которой хранится искра труда и о. Павла Адельгейма – репрессированного, сына и внука репрессированных. Благодарим Анатолия Разумова за присланный материал.

Редакция.

В октябре 1895 г. родилась монахиня Евгения (Миллер) [3]. Её не раз арестовывали. В октябре 1938 г. готовили к расстрелу. Не успели, окончилась карательная кампания.

Путь в Братство

Евгения Христиановна Миллер. Тюремное фото 1929 г.

Известно, что Евгения Христиановна родилась в Петербурге в семье купца 2-й гильдии. Окончила Петершуле, затем Сорбонну в Париже. Перед революцией – цензор иностранного отдела при Главном телеграфе. После революции, в сентябре 1918 г., перешла не к строителям нового мира, а в православие. Видимо, с этого времени появилось второе отчество – Сергеевна.

Умная, добросердечная. Девица. Работу нашла неслучайную – обследовала малолетних преступников при Комиссии по делам несовершеннолетних Губотдела народного образования.

А главным в жизни становилось Братство. Сначала Захариевское, при храме святых Захария и Елизаветы, но покинула его. Духовный поиск привёл в декабре 1919 г. в Александро-Невскую лавру. Посещала собрания Братства. Нашла друзей и счастье.

Вот если бы не аресты. Впервые арестована весной 1919 г., на 3 месяца, как «бывший царский цензор». Затем в 1922 г., по делу Александро-Невского братства. Допрошена 2 июня. Подчеркнула нравственный, но отрицала контрреволюционный характер бесед в Братстве. По вопросу изъятия церковных ценностей пояснила, что не против, «если на то есть реальная нужда», но при непременном условии, чтобы ценности были переплавлены в слитки. Её освободили, дело прекратили.

В том же 1922 г. была одной из организаторов общины сестёр на Конной улице. В 1924 г. поступила послушницей в Богородицкий Пятогорский монастырь.

Дело о поджоге

Монастырь располагался в деревне Курковицы (Волосовский район). Какое-то время власть примирялась с существованием таких монастырей, их признавали трудовыми сельскохозяйственными общинами. Евгения Миллер была из активнейших насельниц. Пела, выполняла канцелярскую работу, в 1928 г. стала секретарём общественной запашки.

Закрывали монастырь непросто. Для начала в двухэтажное здание вселили Кикеринскую школу крестьянской молодёжи. Насельницы роптали, узнавая о новых и новых планах по ликвидации монастыря. И тут в ночь с 21 на 22 апреля (день рождения Ильича), в школе случился пожар, здание полностью сгорело, погибла одна из учениц.

В стоявшей неподалёку церкви шла ночная служба, дежурство по церкви несла Евгения. Когда примчались пожарные дружины, они не только тушили пожар, но окружили церковь струями воды и отстояли церковь так, что даже не лопнуло ни одно стекло в окнах.

Всё в вину поставили «монашкам». Даже то, что стёкла в церкви не лопнули. И, конечно, обвинили в поджоге. Уже на пожаре начались аресты. Евгению 22 апреля арестовал лично заведующий школой. Но анкету арестованного она заполняла 7 мая и при том заявила: «Просила бы быть немедленно опрошенной беспристрастным следователем, или прокурором; а также провести следствие, кто из девочек интерната уронил лампу – причина пожара, дабы выявить виновных».

На допросе 9 мая твёрдо доказывала, что монахини не в состоянии совершить поджог. И напраслина не была доказана. Зато обвинили в антисоветской пропаганде. Одна из сестёр будто бы показала, что Евгения «по прибытии сразу же монастырь из молитвенного дома превратила в политическое учреждение», говорила, что «Соввласть недолго простоит».

Особое совещание при Коллегии ОГПУ 3 сентября 1929 г. определило ей 3 года ссылки. В июне 1930 г. отправили в Казахстан, в Кзыл-Орду.

Дело о расстреле

По отбытии ссылки Евгения пыталась вернуться на родину. Но уделом возвращенцев как правило становился сто первый километр от Ленинграда, не ближе.

Ко времени Большого террора Евгения жила в курортном городке Сольцы. Преподавала немецкий в школе. Состояла на учёте в НКВД за своё прошлое: неподходящее социальное и национальное происхождение, судимость.

В порядке выполнения планов партии и правительства её арестовали 12 июня 1938 г. Включили в так называемый список шпионов, диверсантов, террористов и вредителей «Немцы № 26». Особая тройка НКВД Ленинградской области 11 октября 1938 г. вынесла заочный приговор: расстрелять. Всего должны были расстрелять 65 человек. 52 из них считаются расстрелянными в Ленинграде ночь на 17 октября 1938 г.

13 человек, среди них Евгения, были «отставлены от операции». Обычно это было связано с уточнением «установочных данных» – расхождений в написании фамилии, имени, отчества и пр. Чекистам важно было не ошибиться при расстреле. Тут и сказались варианты отчества – Христиановна, Сергеевна.

После уточнений их всё равно бы расстреляли. Но закончилась карательная кампания, «двойки» и «тройки» упразднили. В Ленинграде остались недострелянными 999 человек. Кого-то из них приговорили к лагерям, кто-то умер в тюрьме, кого-то, на счастье, выпустили [ 4]. Евгению освободили 29 марта 1939 г.

Азиатская обитель

Евгения Христиановна Миллер и дети о. Павла Адельгейма. 1970 г.

Мы практически ничего не встречаем в документах Евгении о её отце. Даже отчество пыталась переменить. А вот мама, Евфросинья Юльевна, упоминается. В конце концов, после войны и скитаний, они с дочерью оказались в Средней Азии, в Самарканде, в Ташкенте.

Евгения преподавала в университете. Но главное – нашла свою лучшую и последнюю обитель. Встретилась с другими изгнанниками, с духовными сёстрами, с наставниками по Александро-Невскому братству. Умерла в 1977 г.

Вот как рассказал нам об этом времени священник Павел Адельгейм.

Их было три подруги приблизительно одного возраста, ленинградки, собравшиеся в Ташкенте после всех перипетий, заключений и ссылок – Ольга Осиповна, Вера Николаевна и Евгения Христиановна. Духовным отцом м. Евгении в Ленинграде был архимандрит Варлаам Соцердоцкий. Втроём сёстры были в Александро-Невском братстве, втроём были и в монастыре д. Курковицы, вместе были изгнаны, только ссылка разделила их. Все три были инокини.

Ольга постриглась в Ташкенте и стала монахиней Макарией. Постриг её о. Борис Холчев, насколько помню. Он очень уважал её за строгость монашеских подвигов и мудрость. Когда она умерла, о. Борис отпевал её в приделе вмч. Пантелеимона Ташкентского собора. Проповедь у гроба говорил, много раз прерываясь от слёз. Умерла она в 1960 г.

Вера Николаевна пережила м. Евгению. Она была регентом, но в соборе у нас не пела. При ней жила м. Анастасия, тоже из Ленинграда.

При м. Евгении жила м. Апполония. Когда ей было 12 лет, она пошла к о. Иоанну Кронштадскому и спросила, как ей жить. Она была из бедной крестьянской семьи, едва умела читать. О. Иоанн благословил её в свой монастырь. Мать Евгения пришла к ней, когда она была уже зрелой монахиней, и м. Апполония приняла её в свою келью. С той поры они не разлучались, только на время арестов м. Евгении. В Самарканде, в Ташкенте они жили вместе, у каждой была крошечная келья.

Мать Апполония была удивительным человеком: она никогда никого не осуждала. Была молчалива, отвечала односложно и много молилась. Архиепископ Ермоген её очень уважал. В Самарканде она была его алтарницей. О. Борис тоже очень чтил м. Апполонию, в Ташкентском соборе она тоже была алтарницей.

В жизни м. Евгении был эпизод, связанный с митрополитом Вениамином. Она пользовалась его уважением, и однажды владыка Вениамин послал её к священнику Александру Введенскому. Владыка дал ей два письма и сказал: «Вы дадите ему сперва первое письмо, в котором я прошу его не служить в этот день. Если он подчинится, то второе письмо не отдавайте. А если он не послушается, отдайте второе письмо. Это запрещение в священнослужении». О. Александр не подчинился и получил запрещение, но и это его не остановило. Он воскликнул «Он меня, меня запрещает!» и разразился большой проповедью. Это было незадолго до ареста владыки Вениамина по делу об изъятии церковных ценностей.

Я знал м. Евгению много лет. Отношения были очень близкие. За мной ухаживала, как за дитём.

Она раз 7 сидела. И на военном заводе работала всю войну. Когда путешествовала во время арестов, без неё оставались её мама и матушка Апполония. Когда возвращалась из заключения, снова забирала их к себе, зарабатывала и их кормила. Так они доехали до Ташкента.

Маленького ростика. Cказать, что кроткая, нельзя. Она была человек воинственный, очень трудолюбивый, организованный. Говорила по-русски без акцента. Хорошо владела греческим и латынью. Немецкий – родной. Французский – самый близкий, училась ведь во Франции. Английский преподавала в университете. В университет ходила не в монашеском одеянии, в обычном платье.

Вставала в 5 утра каждый день. Обливалась с ног до головы холодной водой в любое время года. Потом читала своё правило до 8 часов, в 8 – на службу, отстаивала её всю. Потом – на базар за продуктами, готовила для матушки Апполонии. Мама умерла, а матушка Апполония оказалась долгожительницей.

Когда меня арестовали, поехала к нам в Бухару и все три года, пока я был арестован, делила пополам свою пенсию, отдавала матушке Вере 50 рублей и оставляла себе 50. Матушка оставляла на неё наших троих детей, когда уходила на работу. Она воспитывала их.

Она всё умела делать, хорошо готовила, не терялась в бытовых вопросах – человек прошёл через тюрьму! Очень тщательно постилась. После тюрьмы у неё была пеллагра. В пост она часто заболевала сразу же.

Ей нравился Томас Манн. Читала его, конечно, по-немецки. Она оставила мне практически всю свою библиотеку. Весь набор миней. Стихи любила в основном Серебряного века: Волошин, Вячеслав и Георгий Ивановы, Мандельштам, Ахматова, Гумилёв. Нравился Экзюпери «Маленький принц».

Духовник Евгении Миллер Варлаам Соцердотский расстрелян близ станции Сегежа 11 сентября 1937 г. Помянут в Книге памяти «Поминальные списки Карелии» и в 6-м томе «Ленинградского мартиролога».

Его отец, священник Михаил Васильевич Соцердотский, расстрелян в Ленинграде 17 августа 1937 г. Помянут в 1-м томе «Ленинградского мартиролога».

Митрополит Вениамин расстрелян в Петрограде в ночь на 13 августа 1922 г.

Могилы расстрелянных нам неизвестны.

Анатолий РАЗУМОВ, Санкт-Петербург

1. См.: Л. Шлосберг. Пастырь человеколюбия // «ПГ», № 30 (652) от 7-13 августа 2013 г.

2. См.: Л. Шлосберг. Левашовское Евангелие от народа // «ПГ», № 37 (609) от 26 сентября – 2 октября 2012 г.

3. Полный рассказ о. Павла об инокине Евгении Миллер см. в его блоге «Недострелянные, неперемолотые граждане Божьего Града»: http://adelgeim.livejournal.com/105710.html. Запись от 27 августа 2012 г.

4. Все они помянуты в одном из томов «Ленинградского мартиролога».