«Не скули, не ропщи, не отчаивайся»

О том, что за ошибки приходится платить, причем далеко не всегда соразмерно вине, сегодняшний гость «Губернии» знает слишком хорошо: на собственном опыте убедился. Как и в том, что за иную глупость платить приходится всей последующей жизнью…

Зона

… В первый раз на скамье подсудимых Михаил Мишковский оказался в 1991 году в возрасте 37 лет исключительно из-за своего характера, не желающего мириться с тем, что считал несправедливым.

Чуть-чуть напрячь память, и можно вспомнить: этот год знаменит не только августовским путчем и развалом Советского Союза, но и абсолютно чистыми полками в магазинах, всеобщим дефицитом: от мыла, колбасы и масла до заветного прозрачного напитка в пол-литровых бутылках. Последним спекулянты торговали особенно охотно и бойко круглыми сутками. Самая популярная точка в Пскове - привокзальная площадь. Поддавшись гневу по причине того, что барыги без всякого стыда и стеснения наживаются на простых рабочих людях, к коим, без сомнения, относился и Михаил Анатольевич, работавший помощником топографа, он, не долго сомневаясь, украл из квартиры одного удачного водочного дельца видеомагнитофон.

Через неделю и вора, и украденную вещь благополучно отыскали. А наш герой отправился в места не столь отдаленные - в Коми, где на лесоповале у пилорамы и отпахал пять лет - весь срок от звонка до звонка. Заработал аж 400000 рублей (неденоминированных, естественно), которых как раз хватило, чтобы доехать до Пскова в общем вагоне.

Псков встретил своего блудного сына без радости. К тому времени деревянный барак на улице Металлистов, где проживала, начиная с 60-х годов, семья Мишковских - мать, сын и дочь - благополучно был снесен. Мать умерла ровно за 10 лет до того, как сын сел в тюрьму. Сестра после сноса барака получила двухкомнатную квартирку. О Михаиле, валившем в тот момент лес в тайге, город и не вспомнил.

Так что жить ему после возвращения из колонии оказалось негде - бомж, да и только. Хорошо, сестра не отказала в приюте - поселился у нее, где в двухкомнатной квартирке жила она с мужем и тремя детьми.

В 1996 году армия безработных едва ли не ежедневно пополнялась псковичами, чьих биографий не портили такие факты, как 5 лет, проведенных в колонии. Так что устроиться на работу у Михаила не было шансов изначально - кому нужен бывший зэк, у него на лбу не написано, что по глупости сел, а не по злому умыслу. Почти два года Михаил Анатольевич перебивался случайными заработками: с весны до осени работал у зажиточных дачников на огородных грядках, промышлял дарами леса, старушкам помогал с заготовкой дров. Зимой приходилось тяжелее, спасибо, сестра не отказывала в помощи. В общем, изо всех сил пытался вести правильный образ жизни - о каком-то воровстве, даже мелком, и не помышлял, наученный горьким итогом прошлой ошибки.

Но бес все же попутал, точнее - любовь к чтению газет.

- Тогда что ни газету открой, так обязательно наткнешься на объявление о приеме металлолома. Вот и решил я собрать железяки, что в изобилии понакиданы вдоль железной дороги: думал, брошено, значит - ничье. Ни от кого не прятался, собирал средь бела дня: рассчитывал скидать побольше в одну кучу, а потом перетаскать в пункт приема. Не тут-то было. Увидела меня какая-то работница железнодорожная, сообщила в линейный отел милиции, прибежал милиционер… И дали мне за этот сбор металлолома новый срок - три года.

На этот раз Мишуковский отбывал наказание недалеко от родных мест - в Середке.

- С Коми, конечно, не сравнишь: и климат у нас получше, и земляков вокруг побольше. Все веселее среди своих. Одно плохо - работы нет.

О той жизни, о которой большинство из нас имеет весьма смутное представление, сформированное в основном по литературе да кинофильмам, газетным материалам и документальным кадрам, у Михаила Анатольевича, понятно, сложилось собственное мнение. И он не считает жизнь на зоне страшным кошмаром.

- Там свои законы, и они часто более понятны и объяснимы, чем на воле: не стучать начальству, не выслуживаться, не пресмыкаться перед руководством колонии, не воровать у соседа, не быть жадным: если получил посылку, так поделись, а будешь есть по ночам под подушкой в одиночку, так и не рассчитывай на доброе отношение к себе. Там никто никого не обидит просто так, ни за что. И безнаказанным тоже не останешься, если что сделал плохого. Смотрящий, так на зоне называют авторитетов, не допустит несправедливости.

- Но ведь именно тюрьма ломает человека, калечит душу…

- Как сказать: если ты на воле был человеком, а не подонком, им и останешься, что бы ни происходило вокруг и даже с тобой самим. А вот если в обычной жизни подличал, то и за решеткой не удержишься, не скроешь своего нутра: тогда и будешь наказан своими же соседями по нарам. Там жизнь окрашена в те же тона, что и на воле…

- И праздники бывают?

- Самый большой, когда посылка приходит из дома.

- Сколько раз вы получали посылки?

- Только раз…

- К тюрьме можно привыкнуть?

- Можно. Только лучше этого не делать: на свободе все-таки лучше. Клетка - она всегда клетка. И хорошо бы в нее никогда не попадать.

Воля

В судьбе Мишуковского именно вынужденное безделье в Середкинской колонии сыграло, как ни странно, положительную роль: Михаил Анатольевич начал писать рассказы. Читал много, но без системы - все подряд, отдавая предпочтение своему великому тезке - Михаилу Шолохову, едва ли не наизусть запомнив его «Поднятую целину».

Но чтобы писать… Хотя кое-какой опыт сочинительства все-таки был: сотрудничал с гарнизонной газетой во время службы в армии (кстати, по собственному признанию Михаила Анатольевича, два армейских года оказались единственными в его жизни светлыми и радостными).

В колонии написал пару рассказов (первый - «Пари») просто от нечего делать, а потом уже начал писать специально для газеты «Зона». В это же время появились у колонии друзья на воле в лице членов местного отделения Фонда культуры, стали приезжать псковские писатели, артисты, художники. В один из таких приездов Михаил Мишковский передал псковскому писателю Александру Бологову несколько листочков со своими рассказами. На ответ, признается, не очень рассчитывал, тем более такой: «Обязательно продолжайте писать, не бросайте начатого».

Юрий Александрович Крупинин, председатель псковского отделения Фонда культуры, взял начинающего литератора под свою опеку: помог издать сначала сборник произведений заключенных, в состав которого вошли и несколько рассказов Мишковского, потом вышла и персональная книжка. В ней под общим заголовком «Узелки на память» собраны 12 рассказов Михаила Анатольевича. В них много общего: место действия - зона, герои - заключенные. Не заматерелые «воры в законе», а по большей части такие же бедолаги, как и сам автор. Он и не скрывает: приблизительно половина описанных в рассказах случаев взяты из его собственной жизни, о другой половине слышал от сокамерников. Сюжеты просты, временами наивны, стиль незамысловат: короткие лаконичные фразы, минимум описательства, максимум действия, даже если на самом деле ничего особенного не происходит: ритм изложения, четко переданный словами, создает необходимую динамику. Читаешь и зрительно легко представляешь картину происходящего: непонятно как, но рассказы создают впечатление репортажа с места события.

Быть может, они ни вызывали бы удивления, если бы ни одна особенность: чувство юмора автора. Как удалось ему сохранить его в ситуациях, напрочь лишенных даже намека на смех, объяснить невозможно иначе как чувством самосохранения: только так, смеясь, и можно, наверное, пережить неволю (достаточно вспомнить те же рассказы Довлатова, о котором, кстати, Мишковский ничего не слышал, чтобы представить, сколь велика спасительная сила юмора). Такое впечатление, что автор «Узелков на память» всегда улыбается, рассказывая ту или иную бытовую историю: то горько, то иронично, то скептически, то безнадежно. Но всегда по-доброму, с затаенным чувством любви к человеку, которое как-то неловко выносить на всеобщее обозрение, и тоскливым отчаянием одиночества - кому нужна-то его любовь. И тут же вновь улыбка - надежда: а вдруг все-таки нужна. Хоть кому-нибудь…

Освободили Михаила Анатольевича досрочно в апреле этого года. Начавшаяся жизнь на свободе как будто отбросила его на два с лишним года назад, так до мелочей повторилась ситуация: прописки нет, жить, кроме как у сестры, негде, работы нет. Лето вновь провел, работая на чужих грядках и собирая урожай лесных ягод, грибов. Впереди - только надежда и никаких реальных перспектив хоть как-то устроить свою жизнь. И рядом - единственный человек из огромного мира людей, не устающий поддерживать, подбадривать, помогать: Юрий Александрович Крупинин.

Правда, писать Михаил Мишковский не бросил. Да и вряд ли сможет это сделать. Хотя… Когда не знаешь, что завтра будешь есть, когда нет собственного угла, где можно уединиться и задуматься, когда та же бумага с ручкой становится почти неразрешимой проблемой - долго ли продержишься, много ли напишешь?

Он же остается оптимистом, считая, что судьба (в бога не верит, а вот в судьбу - однозначно: что выпало в ней, то и принимай с достоинством человека, не скули, не ропщи, не отчаивайся) еще порадует его. И не перестает улыбаться, считая, что неистощимый источник смеха в современной жизни - наша телереклама. И верит, что самые главные в его жизни встречи и радости еще впереди. И будет у него свой дом, своя семья, дети - будет обыкновенное человеческое счастье. И тогда он закончит свое главное произведение, которое начато, - роман о той жизни, которая называется неволей, его герои - заключенные.

Наталья БОБРОВСКАЯ.